Одиночество перебирает четки
не в Гималаях или в Тибете,
а в некой точке на белом свете.
Координаты ее не четки.

Вполне возможно, что это – Питер,
Васильевский остров и дом такой-то.
С утра не убрана койка,
хотя в Водолее царит Юпитер.

Видно, просто тоска, да и лень возиться.
В обильных клубах сигаретного дыма
тоскует о жизни, идущей мимо,
антропоморфная единица.

Жизнь идет за окнами по бульвару,
ест эскимо, сплетничает, судачит,
ненавидит, любит и ничего не значит,
пока ей смерть не составит пару.

Всегда готова ее составить,
смерть прячется в печени, в сердце, в жилах.
Кто чувствует свою душу живу?
Тело пока продолжает править.

Хоть бы звонок в дверь иль по телефону!
Весть благая по электронной почте!
Вот уже и заморозки на почве.
И синицы жмутся к балкону.

Заморозки на почве и в отношеньях
с ближними, что становятся так далёки,
как от автора – эти строки,
Мнемозине невнятное подношенье.

Одиночество составляет пару
другому одиночеству – это у нас зовется
любовью. Пусть брачная песнь поется,
счастлив – готовься к судьбы удару.

Спуску нам не дают, лишь недолгий
роздых между колдобиной и кюветом.
И не прикрыться Новым Заветом,
когда наши гнезда взлетают в воздух.

Время мельчает, мелеет, как речка
в жару. Вместе с ним мельчают
жертвы с  ихними палачами,
образ с его рахитичной свечкой.

Одиночество учит думать, причем – о вечном.
олько кто научается, в копошенье
так наз. межличностных отношений?
Зубы волчьи, глаза – овечьи.

Вот и сумерки. День опускает веки.
Одиночество лучше, чем абы с кем,
и дает надежду сравняться с Тем,
Кто одинок во Вселенной. Всегда. Во веки.